Связанные с возвращением детей из Сирии риски не учитываются — эксперт

Возможные риски возвращенных в Казахстан из Сирии детей не изучаются и не учитываются. Об этом рассказала национальный консультант представительства Международной тюремной реформы в Центральной Азии (PRI) по вопросам превенции экстремизма Юлия Денисенко в беседе с корреспондентом Total.kz.

Напомним, что в конце 2018 года центром социально-правовой психологической поддержки несовершеннолетних сообщалось, что за последние два года из зон боевых действий на сирийско-иракской границе в Казахстан вернули 91 ребенка и 39 семей. Позже, уже в начале 2019 года, стало известно, что в рамках проведенной операции «Жусан» на родину вернулись 47 граждан нашей страны, в том числе шесть мужчин, 11 женщин и 30 детей. В отношении семи взрослых проводятся расследования. Но в целом, по мнению спецслужб, большая часть из вернувшихся наших граждан, в частности дети, никакой опасности не представляют.

В свою очередь, Юлия Денисенко уверена, что риски, связанные с возвращением детей из зоны сирийского конфликта на родину, не изучаются и не учитываются. А реабилитационный процесс в Казахстане юридически никак не оформлен.

ТОТАЛ: Юлия Олеговна, можно ли говорить о том, что численные данные о гражданах, вернувшихся из зон боевых действий в Казахстан, могут быть изменены?

ДЕНИСЕНКО: Думаю, незачем властям скрывать или искажать эту статистику. Тем более ответственными за реабилитацию Совет безопасности назначил вполне себе «гражданское» ведомство — Министерство науки и образования РК. Они, насколько можно судить по конкурсной документации тендера, выделили огромные деньги на становление реабилитационного процесса в нескольких регионах.

ТОТАЛ: По информации руководителя ОФ «Право», один ребенок прошел реабилитацию и обучается в одной из средних школ страны. На ваш взгляд, можно на сто процентов реабилитировать детей, которые вернулись из зон боевых действий?

ДЕНИСЕНКО: В отличие от государственных институтов, международные террористические организации (МТО) в сирийской зоне конфликта воспитанию подрастающего поколения уделяют особое внимание. Детей называют «львятами халифата». Малыши и подростки проходят обучение в военных лагерях, присутствуют при казнях, сами казнят, используются в пропаганде.

К сожалению, многие из этих детей были лишены не только детства, но и жизни. Казахстанских детей, по состоянию на ноябрь 2017 года, в Сирии насчитывалось 390 человек. Благодаря мерам, принимаемым правительством, сегодня на родину возвращен 91 несовершеннолетний. Однако риски, связанные с возвращением детей из зоны сирийского конфликта, не изучаются и не учитываются. Речь идет не только об идеологии, но и об их психическом состоянии.

Стоит предположить, что у возвращенцев, как минимум, присутствуют признаки посттравматического стресса. Ситуация еще более обостряется, если ребенок вырос, окруженный идеями террора. Ведь его характер, по принципам психологии, складывается и фундаментируется к семи годам жизни и коррекции не поддается. Кроме того, важна среда, в которой пребывает человек после возвращения.

Но дети обладают исключительной способностью для реабилитации, которая включает в себя построение конструктивных доверительных отношений с персоналом, развитие чувства оптимизма относительно будущего посредством развития образования, обучения и трудоустройства, а также восстановления семейных связей.

Двадцатипятилетний опыт работы PRI по вопросам правосудия для детей заключается в том, что все дети в возрасте до 18 лет нуждаются в особой защите, когда они находятся в конфликте с законом, независимо от тяжести предполагаемого преступления и независимо от того, являются ли они членами террористических групп.

Чрезвычайно важно понимать, что риск и опасность насильственного экстремизма не должны стать предлогом для ослабления применения международных стандартов в отношении детей, находящихся в конфликте с законом.

Если сегодня правильно выстроить подход к реабилитации детей, завтра мы сможем реально уменьшить риск участия их в насильственном экстремизме. Уменьшить, но никто не может дать вам сто процентов гарантии. В силу различных факторов часть «клиентов» не может участвовать в реабилитации вообще. Считаю, что обещать подобные результаты может либо волшебник, либо обманщик.

ТОТАЛ: Если подробнее углубиться в вопрос реабилитации, какие должны быть специалисты и в каких условиях нужно проводить такую реабилитацию?

ДЕНИСЕНКО: Одной из успешных практик такой работы является пакистанский проект «Sabaoon», созданный военными, ЮНИСЕФ и другими организациями гражданского сектора в 2009 году в долине Сват. Основное внимание уделяется детям от 12 до 17 лет, которые были связаны с движением «Талибан». В проекте вместе работают психологи, преподаватели и религиозные деятели, которые вдохновляют на критическое мышление и учат самостоятельному принятию решений.

После индивидуальной оценки риска центр предоставляет молодым людям специализированное начальное и среднее гражданское образование, психологические и религиозные консультации, а также техническую и профессиональную подготовку. К 2012 году более 1150 молодых людей воспользовались этой программой, а в 2010 году был открыт второй пробный проект для девочек.

Реабилитация детей, живших в ИГ на территории Сирии и Ирака, невозможна без участия их родителей. Чаще всего это женщины, бежавшие на Родину после смерти мужей. После прибытия в Казахстан их ожидают два пути — уголовное преследование либо «реабилитация». Социальный и юридический статус «возвращенцев» не определен.

В настоящий момент реабилитационный процесс в Казахстане также никак юридически не оформлен. Знаю случаи, когда процесс работы с детьми, радикализированными внутри страны, осуществлялся без информационного согласия родителей или даже против их воли. Будет ли учтен принцип добровольности при реабилитации возвращенцев, остается под вопросом. Самый важный элемент — согласие «клиента», так как реабилитация невозможна против воли человека.

В таком контексте вместо статуса жертв насилия (в противном случае «возвращенцы» попадают в тюрьму) они представляются социуму как опасные элементы. Это, в свою очередь, не оставляет возможности для полноценной ресоциализации.

ТОТАЛ: В таком случае какие меры, на ваш взгляд, могут быть применены в вопросах реабилитации?

ДЕНИСЕНКО: Мне видится правильным применение термина «жертва психологического насилия с правом на реабилитацию» вместо «бывший член МТО, обязанный пройти курс реабилитации». Могу поделиться несколькими частями реабилитационного процесса, по которым в октябре прошлого года совместно с PRI мы опубликовали подробные инструкции.

Первая ступень реабилитации — «включение» сознания. Это процесс долгий и трудоемкий и должен в обязательном порядке сопровождаться профессиональными психологами, а в ряде случаев и психиатрами.

Вторая ступень — восстановление подлинных семейных связей с родственниками. Члены семьи могут сыграть важную роль в успешном осуществлении этих мер, особенно в реинтеграции.

Третья составная часть реабилитации — коррекция религиозных взглядов, что возможно только с участием профессиональных апологетов.

И завершит процесс возвращения к жизни вне экстремистской группы ресоциализация в общество. На этом этапе необходима трудотерапия, обучение профессиональным навыкам.

Итак, задача реабилитации — направить человека к конструктивному выбору с помощью техник по восстановлению критического мышления, создать новые социальные роли, потерянные после вступления в радикальную группу.

Но произойдет такое реформирование сознания не по велению волшебной палочки, а благодаря тяжелой работе, которая должна включать не только теологические споры, но в большей части социальную и психологическую составляющую.

Каждый случай рассматривается индивидуально, а потом прорабатывается система реабилитации, если это возможно. Если все перечисленные звенья учитываются, а люди работают в команде, терапия работает. В случае с детьми прежде всего надо говорить о любви, которая должна окружать ребенка, начиная с момента, как он сошел с трапа самолета.

ТОТАЛ: В случае, если все вышеперечисленные пункты учтены, какого, по вашему мнению, результата можно достичь по отношению к детям?

ДЕНИСЕНКО: Хотелось бы, чтобы с этих детей сняли ярлыки и они забыли те ужасы, что пришлось пережить. Но так легко и красиво бывает только в сказках. Нужно приготовиться к долгому и сложному пути. Возможно, кто-то не сможет дойти до цели, но это не значит, что не нужно пытаться.

Но менять при этом надо не только сознание путника, чтобы он видел не только пыль, но и цветы у обочины. Менять надо саму дорогу: помыть, почистить, клумбы на остановках разбить, а в конце пути оставить реальную цель, а не нарисованный очаг, как в «Буратино».

ТОТАЛ: Что должно стать для специалистов показателем того, что реабилитация прошла успешна?

ДЕНИСЕНКО: Лучший показатель — время. Пять-семь лет ремиссии вполне можно считать успешным результатом.

ТОТАЛ: Может ли быть рецидив психотравмы спустя несколько лет? И что может послужить этому?

ДЕНИСЕНКО: Человек — уникальное существо. Он может изменить свою жизнь в одно мгновение, но при этом прошлое тоже никуда не девается. Если очень постараться, то пережитый в условиях войны травматичный опыт можно опустить в «архив» памяти, но при сильном стрессе прошлое может снова вырваться в «оперативную» память. И человек срывается. Я имею ввиду возвращение к исходной точке, а именно возвращение к экстремистским и террористическим идеям. А последствия зависят от множества факторов.