В Большом театре премьера балета Жан-Кристофа Майо

В Большом театре показывают балет «Укрощение строптивой» — французский хореограф Жан-Кристоф Майо поставил спектакль по пьесе Шекспира и на музыку Шостаковича из советских фильмов, пишет Gazeta.ru.

Худрук балета Монте-Карло Жан-Кристоф Майо выпустил в Большом театре мировую премьеру – в балет превращена одна из самых неполиткорректных пьес Шекспира — «Укрощение строптивой». Хореограф, последние двадцать лет сочинявший спектакли только для своей труппы (в другие театры продавались копии), сделал исключение для Большого – а Большой постарался договориться с наследниками Шостаковича, чтобы те разрешили нарезать вольный коллаж из музыки, которую композитор сочинял для кино. Из оркестровой ямы теперь доносятся мелодии, знакомые старшему поколению по фильмам: «Овод», «Одна», «Пирогов» и «Софья Перовская» — а также «Песня о встречном» («Нас утро встречает прохладой»);

На сцене же артисты с удовольствием строят рожи, дурачатся и раздают изящные пинки.

Майо, воспитанный гламурной публикой Монако, старается во что бы то ни стало не утомить зрителя – и отказывается заниматься решением глобальных проблем. Вот как сейчас разыгрывать сюжет «Укрощения строптивой», где, собственно, главная идея – бабу надо держать в ежовых рукавицах, ей же самой понравится? Драматические режиссеры ломают головы, то опрокидывая действие аж в средние века («зрители, забудьте о современности – ну вот так тогда люди жили»), то заранее объясняя взаимоотношения Катарины и Петруччо постельными ролевыми играми. Майо же не предлагает разумных объяснений событий – он просто быстренько заставляет Катарину влюбиться в Петруччо (не очень понятно почему), а затем в решающий момент ставит его на колени перед женой (чего в принципе не могло быть у Шекспира).

Двухактный спектакль отчетливо делится антрактом; до него на сцене царствует комедия или даже фарс, после – лирика с выраженной эротикой.

В начале героиня (Екатерина Крысанова исполняет эту роль в очередь с Марией Александровой) с наслаждением шугает женихов младшей сестрицы — просто проходит вдоль строя кандидатов – и каждый получает по лбу. Еще она бодро лягается — почти как в фильмах о мастерах кунг-фу: в одну секунду мах ногой вперед, в следующую – с тем же размахом назад, два противника повержены.

И смотрит на окружающих с нехорошим прищуром снайпера.

Петруччо же стучит себя в грудь как оратор у пивного ларька и демонстрирует гомерическую самоуверенность, свойственную лишь героям телешоу; Владислав Лантратов в этой роли превзошел самого себя – трудно было узнать привычного тонкошеего принца в этом гибриде Дмитрия Нагиева с Михаилом Пореченковым; а вот выступавшему во второй день Денису Савину в той же степени преобразиться не удалось – из его Петруччо все выглядывал дурачащийся интеллигентный парень.

Эта парочка в первом действии задает тон – но рядом возникает еще множество любопытных персонажей. Что образцовая сестрица Бьянка (тихоня-тихоня в исполнении Ольги Смирновой лишь в финале проявляет характер, как бы случайно отправляя чашку с чаем в физиономию своего не менее нежного возлюбленного; в варианте же Анастасии Сташкевич сразу ясно, что две сестрички одного поля ягоды, просто младшая чуть-чуть получше сдерживается), что экономка, подыскивающая себе жениха и уводящая одного из неудачливых кандидатов, что благородный папа, осатаневший от своих милых дочек, что коллекция женихов – рассматривать с удовольствием можно каждого.

А во втором действии Катарина и Петруччо остаются наедине.

То есть, конечно, за колоннами (они в этой сцене изображают лес) прячутся какие-то темные персонажи (поддельные разбойники, от нападения которых Петруччо будет защищать Катарину), парочку периодически навещает придурочный слуга, — но главные сцены поставлены только для главных героев. Сцены отчетливого томления и скрытой неуверенности, решительных объятий и откровенных поддержек (в один из моментов танцовщик поднимает балерину, когда она оседлала его руку).

Сцены секса – густые, вызывающие, яркие — при том, что герой максимум снял рубашку, никакой обнаженки на радость нашим моралистам.

И вот ровно в этот момент, когда заканчивается игрушечный мордобой и начинаются серьезные чувства — пересыпанный хохмами спектакль отказывается от них и обретает смысл и настоящую художественную ценность.

Майо, кажется, ни на минуту не мог забыть о том, что работает в одной из главных классических трупп мира и к своей привычной вязкой, текучей, вальяжной лексике добавил немало виртуозных трюков. Иногда они были к месту, иногда смотрелись странной вставкой (вот выскочил на середину сцены один из позабытых женихов, зашарашил большой пируэт – и снова исчез) – но публика оценила жест и старание балетмейстера одобрительными аплодисментами. «Укрощение», несомненно, состоялось – и в Большом теперь есть легкий и обаятельный спектакль. А с шекспировскими проблемами пусть разбирается драматический народ.